Москва 1812 года: дневник с немецким акцентом
Реклама в «Живом Берлине»: liveberlin.ad@gmail.com
Жил человек маленький. И умер бы он маленьким, незаметным для истории, как умирают миллионы. Но нет! Иоганн-Амвросий Розенштраух сам сделал себя звездой, оставив памятные записки об оккупации армией Наполеона Москвы осенью 1812 года. Историк Александр Мартин наткнулся на эти мемуары в 2002 году в Отделе письменных источников Государственного исторического музея. Недавно они были впервые опубликованы.
Приступая к книге, читатель, конечно, считает Розенштрауха этаким Васей Пупкиным. Кто он такой и почему я должен так долго читать его пространную биографию? Действительно, сквозь жизнеописание автора продраться трудно: потому хотя бы, что об этом «Васе Пупкине» очень мало известно, в основном догадки и косвенные свидетельства.
Хотя из биографии мы узнаем, что Розенштраух родился в 1768 году в Бреслау (сейчас Польша), ездил по разным странам, женился, заимел детей, возможно, развелся, был актером, масоном, эмигрировал в Россию, играл в Санкт-Петербурге, бедствовал с семьей, бросил актерство, занялся торговлей, начав с ювелирных украшений, и переехал в Москву в 1811 году. Имел модный магазин на Кузнецком мосту. После нашествия Наполеона разбогател (!), переехал в Одессу и потом в Харьков, где стал лютеранским пастором.
И вот Розенштраух приступает к своим дневникам: 1812 год, Наполеон близок.
К концу августа Москва совсем опустела: все, кто смог, сбежали от французов, Розенштраух тоже успел отослать детей — но сам по стечению обстоятельств остался в городе, за что потом благодарил Бога. Обстановка там была страшная: любых иностранцев убивали, громили их магазины. Понятное дело, что шла война с «бусурманами» и в народе не могли не возникнуть враждебные настроения. Но русский народ границ не знает, политическими вопросами не владеет и в подробности не вдается.
«Особенным бельмом на глазу для народа стал Кузнецкий мост — улица, на которой находилось большинство французских магазинов и которую населяли почти одни только иностранцы. В других частях города пошли разговоры, что прошлой ночью убили всех иностранцев, которые жили на Кузнецком мосту. Я узнал об этом, так как несколько знавших меня господ посылали спросить, жив ли я еще».
Стоит ли удивляться сегодняшнему духу в народе и лозунгам про «гейропу», если два века назад даже генерал-губернатор Москвы граф Ростопчин, хоть и призвал не убивать обрусевших иностранцев, публично окрестил французов «тощими, как высохшая селедка», а всем немцам прибавил парик?
И вот, когда в городе в основном остались одни бедные, Москва превратилась в островок анархии. Вино и водка рекой лились из подвалов брошенных кабаков. Неумелая мобилизация населения закончилась тем, что народ расхватал арсенал оружия в Кремле и растащил по домам. Безвластие, вседозволенность и совершенный разбой охватили столицу… за несколько дней до того, как в город вошли французы.
Все знают, что Наполеону вместо Москвы досталось пожарище. И вот как выглядела горящая столица, по словам Розенштрауха:
«Вокруг в ночной мгле были городские кварталы, как вдруг сразу над многими крышами показывались маленькие язычки пламени — после чего через короткое время весь квартал, где показывались эти предвестники пожара, походил на огненное море. Ибо все время в продолжение пожара в Москве дул сильный ветер, как будто специально, чтобы уничтожить город. Поднимающееся пламя ветер горизонтально распластывал по земле и колебал его сверху, так что все это походило скорее на огненное море, чем на обычный домашний пожар…»
Когда по улицам зашагала французская армия, все, кто жил или временно находился в каких-либо домах, занимались только тем, что доставали голодным французам еду. Розенштраух, захваченный интервенцией в доме у друзей, однажды накормил французского офицера тарелкой плесневелого горошка — больше ничего не нашлось. Враг был счастлив вылизать тарелку до блеска. Но разгул мародерства был еще впереди. Понимая это, люди закапывали, замуровывали и прятали друг у друга в домах добро. Розенштраух тоже пытался
Настоящий грабеж в городе начался тогда, когда к озлобленным русским присоединились озлобленные французы. В армии победителей царил полный хаос. Наполеон дал на разграбление 17 дней. И вот…
«Когда мы подошли к Гостиному Двору, то есть к лавкам, я увидал зрелище, несомненно единственное в своем роде. Тысячи солдат всех родов оружия и почти столько же простых людей в русской одежде были заняты опустошением открытых лавок и взламыванием с тем же намерением лавок еще запертых. Все притом шло мирно и полюбовно, хотя обе нации не понимали языка друг друга. Все зрелище напоминало фуршет, на котором каждый из приглашенных гостей выбирает то, что ему по вкусу».
Или это было похоже на трапезу львов, с довольными мордами раздирающих окровавленную косулю?
Реклама в «Живом Берлине»: liveberlin.ad@gmail.com
А где грабеж, там и убийства. Город, который сегодня живет в модном ритме, тогда на много километров от себя распространял тошнотворный запах от трупов всех национальностей, грудами валяющихся на улице. Розенштраух пишет:
«Однажды некто устроил — или устроили — кощунственную выходку, подняв мертвецов с улицы и поместив в каждой нише углового дома (справа от Кузнецкого моста в сторону Петровки) один-два трупа в игривых позах — так что в каждой нише была комическая группа мертвецов».
Розенштраух пишет
И вот на этот бесконечный разномастный обоз нападают казаки! И все сокровища из разграбленной Москвы попадают к ним в руки.
«Из поехавших с обозом жителей Москвы многие вернулись затем обратно в самом жалком состоянии, больные, едва одетые, — в таком бедственном виде, что большинство из них вскоре умерли. Эта печальная участь постигла особенно французских дам, обращение с которыми казаков было далеко от галантного».
Казаки — страшное дело! Вот почему они так уверены в себе сегодня, когда хают «Лолиту» или современный театр: от казаков
Слышал Розенштраух и взрывы в Кремле, который, уходя, заминировали французы. Но город спас дождь, которого не было много дней и который полил в эту ночь, замочив все ящики с порохом. Хотя 11 октября французы успели взорвать Никольскую и Водовзводную башни, арсенал и звонницу колокольни Ивана Великого.
Уход Наполеона был похож на День победы в Великой Отечественной войне.
«Все обнимались, как будто в Светлый понедельник. Старые гвардейцы со своими огромными бородами прижимали к лицу незнакомых прохожих, целуя с этим восклицанием мира и русских мужиков — но у тех такие обнимания вызывали скорее страх, чем радость, так что их поведение часто было очень комичным».
Жизнь Иоганна-Амвросия после Наполеона сложилась не так печально, как у многих других торговцев: у него сохранилась обстановка магазина и само помещение. Поэтому он благодарит Бога за удачу и за счастливое избавление от опасностей: несколько раз его чуть не убили. После всего он вскоре продолжил торговлю и начал богатеть. Но, если верить его дневнику, сам Розенштраух не украл из разбитой и разворованной Москвы ни гроша. Потому что, повторяет богобоязненный автор, награбленное никому не приносит добра.
Читайте также:
- Из Берлина в Ганновер, или История одной встречи
- «Золотые 20-е»: Берлин означал — мальчики
- Назад в будущее, Карл!
- Сизифов замок, или Вечная история Городского дворца
Москва