Как Герберт Зигмунд стал Гербертом Штайном

Национальный состав детей Интердома, открывшего свои двери для воспитанников в далеком 1933 году, стал индикатором социальных потрясений в различных уголках земного шара. Здесь воспитывались дети иранских, греческих, испанских, болгарских, чилийских, китайских, немецких подпольщиков и революционеров. 12 лет назад Интердом прекратил свое существование — на его месте теперь школа-интернат для детей-сирот.

84-летний Герберт Штайн — один из немецких выпускников ивановского Интердома. Он старается не пропускать встречи со своими одноклассниками и другими выпускниками Интердома разных лет — герр Штайн летал и в Испанию, и в Китай, и в Венгрию, и в Польшу, и во многие другие страны, где проводились такие встречи. Однако возраст, увы, дает о себе знать — в этом году ему пришлось отказаться от встречи в Эквадоре.

— Столица страны Кито, — объясняет Герберт Штайн, — расположена на высоте 2000 метров, и не каждый даже молодой и здоровый организм легко перенесет такие перепады давления.

Однако встречи в Германии герр Штайн, или как ласково его называют бывшие одноклассники по Интердому, Гера, не пропускает никогда, более того — он является одним из их организаторов.

— До сих пор мы встречаемся — в разных странах, на разных континентах. Мы, немцы, — обязательно проводим встречу один раз в год в Германии. На последней встрече, которая прошла в конце 2015 года, нас в общей сложности было 47 человек — сами воспитанники и их родственники. Я был с дочкой, некоторые интердомовцы были с женами, мужьями, — рассказывает Герберт Штайн, листая старый альбом с фотографиями. В нем — фото его школьных друзей, сделанные в сороковые годы, а также фотоотчеты со встреч — вот толпа бывших выпускников, уже взрослых людей, многие из которых уже седые, в Китае, вот в Барселоне. — В 1940 году, когда я пошел в Интердоме в школу, нас в классе было два немца, один немецкий еврей, один поляк, одна турчанка, одна болгарка и один болгарин, одна румынка, одна венгерка, один китаец и одна латышка. И до сих пор живы восемь человек.

Герберт Штайн был сыном немецких антифашистов-подпольщиков. Когда к власти в Германии пришли нацисты и обстановка в стране стала осложняться, отец Герберта — Курт Зигмунд — решил отправить семью за границу. Выбор пал на Москву. Кстати, Штайн — не настоящая фамилия нашего героя. Хотя всю жизнь он с ней прожил и именно она указана в его документах.

— Вы удивлены? Штайном я стал, когда мы приехал в Москву. Для нашей семьи были сделаны швейцарские документы на фамилию Буйе. А в Москве отцу дали новое имя — Фридрих Штайн. Ну и я сразу стал Гербертом Штайном, то есть всю жизнь я себя помню только под этой фамилией, — рассказывает на прекрасном русском без малейшего акцента бывший интердомовец.

Долгая дорога к семье

2 февраля 1936 года семья «Штайнов» прибыла в Москву. Их поселили в гостинице «Союзная» — она располагалась напротив знаменитого гастронома «Елисеевский». В ней тогда жили семьи и других немецких антифашистов — будущих партийных деятелей ГДР: Вильгельма Пика и Вальтера Ульбрихта. Маленький Герберт, которому ровно через три недели после приезда в СССР исполнилось четыре года, тут же пошел в садик и уже к лету бодро заговорил по-русски.

В сентябре того же года отец Герберта снова отправился в Европу, продолжать в подполье антифашистскую деятельность. И мальчик остался в Москве вдвоем с матерью.

В 1939 году Курт Зигмунд прислал жене Эрне письмо, в котором написал следующее: «Я рад, что ты и ребенок в безопасности. Однако обстановка тут складывается таким образом, что я вряд ли отсюда когда-нибудь выберусь. Не жди меня, ты молода, устраивай свою жизнь».

Мать Герберта познакомилась в Москве с немцем, работавшим на внешнюю разведку. С ним в качестве секретаря она уехала в Иран, где вышла за него замуж. А маленького Герберта пришлось отдать в детский дом — брать его с собой в Иран было бы слишком опасно. Так в судьбе Герберта Штайна появился Интердом.

— Меня мать отвезла в Иваново в тот детский дом, я там, наверное, немножко психопатом стал, потому что лежал долго в изоляторе. Все время кричал, орал «мама, мама!» — так на меня повлиял этот внезапный и необъяснимый уход матери, — Герберт Штайн неловко откашливается — от тех детских, раздирающих память воспоминаний у него подступает предательский комок к горлу. — И после этого никаких контактов. Через полгода пришла посылка на мое имя. Там был пинг-понг и футбольный мяч, который большие мальчишки сразу отобрали… Мать и представить не могла, что в следующий раз увидит меня лишь через восемнадцать лет.

В 1944 году Эрна с новым мужем вернулись в Москву, где их арестовали и обвинили в шпионаже. Отчима Герберта посадили, а его мать отправили в «ссылку» в Новосибирск. Она пыталась связаться с сыном несколько раз, однако встречаться с ребенком ей запрещали.

Власти дали добро на встречу с Гербертом лишь после XX съезда партии, то есть в 1956 году. Тогда же Герберта — уже студента Московского энергетического института — нашел и отец, который в то время уже работал в ГДР замминистром сельского хозяйства. Он остался жив, однако на долгие годы потерял связь с бывшей женой и сыном. Оказывается, и ему не давали возможности найти ребенка. Курт Зигмунд разыскал Герберта лишь после того, как, уже работая в министерстве, по официальным каналам отправил запрос о розыске в СССР. Высокому гэдээровскому чиновнику не могли отказать, а тут как раз и XX съезд Коммунистической партии случился, на котором был развенчан культ личности и идеологическое наследие Сталина.

«У меня об Интердоме — лучшие воспоминания!»

Герберт Штайн признается, что отношения с родителями до конца их жизни у него были хорошие, но ровные. Не было близости, которую обычно испытывают дети к своим родителям. Ведь, фактически, Герберт вырос без них — семью ему заменил Интердом.

— Персонал нам как родные тети были. У нас была чудесная воспитательница из Ленинграда Елизавета Петровна. Я помню то, что нам выдали примерно в семи километрах от детского дома участки под картофельные поля. И мы ходили туда с лопатами, сажали, окучивали… И вот эти семь километров туда и семь обратно Елизавета Петровна рассказывала нам, скажем, «Хан Батый»… Невероятно было! И нас человек 10-12 вокруг нее, и все слушают, раскрыв рты, — вспоминает Герберт Штайн.

Он, конечно, жалеет о том, что в детстве у него не было отчего дома, однако Интердом вспоминает с огромной теплотой.

— Мы вставали обычно в полседьмого или в семь. Потом была зарядка. Потом завтрак. Потом бежали в школу, потом спешили на обед. После обеда — уроки делать. Потом свободное время, кружки, хулиганство. Потом в половине одиннадцатого отбой, — перебирает он в памяти по часам свой обычный школьный день. — У меня самые лучшие воспоминания, откровенно скажу. Мы все друзьями были, никто не думал ни о каких национальностях, никто никогда не дразнил за цвет кожи или разрез глаз. Хотя, лукавлю! Городские ребята звали нас «китайцами». Почему? Не знаю, может потому что у нас китайцы воспитывались в Интердоме. Помню, бывало, собираются ивановские драться район на район, а тут мы из школы идем не к месту… Нас ловили, но всегда отпускали: «Да не связывайтесь вы с этими „китайцами“!»

* * *

— Я до сих пор в душе всегда благодарю руководство нашего Интердома — если бы не они, во время самых голодных и холодных военных лет мы все бы не выжили. Но, к сожалению, три ребенка все-таки умерли — два китайца и один латышский еврей, мальчик лет четырнадцати, который поступил к нам в самом конце войны. Он был настолько истощен, что походил на тень, — глаза Герберта Штайна блестят от слез. — Мальчик тот очень любил играть в шахматы. Меня часто сажали с ним в пару и велели проигрывать, чтобы он радовался, что победил. Думали, положительные эмоции помогут ему набраться сил, но не получилось… Мальчик умер.

Герберт Штайн вырос в Интердоме и закончил там школу. К тому времени он почти забыл немецкий, но все же ни секунды не сомневался, что вернется в Германию.

— Нас так воспитывали, — говорит он, — мы все должны были вернуться на родину и строить социализм дома.

В 1957 году Герберт Штайн вместе с молодой русской женой вернулся в ГДР. Его дочери и внуки, увы, почти не говорят по-русски, однако сам герр Штайн считает русский язык родным. Ведь для него — это язык детства и юности, на котором он до сих пор общается со своими школьными друзьями.

Материал опубликован с согласия еженедельника «МК-Германия»

---

Читайте также:

• Камни преткновения: когда необходимо споткнуться, чтобы идти дальше
• Так не хотелось умирать! Рассказ узника лагеря смерти

---