Писательница из Беларуси Светлана Алексиевич, получившая самую престижную литературную награду планеты — Нобелевскую премию, дала пресс-конференцию для иностранных журналистов в Берлине, разумно опасаясь, что процесс их аккредитации в Минске может затянуться. О чем говорила писательница, записала Анна Анакер.

О Нобелевской премии

Это очень много значит для меня. И в каком-то смысле обеспечивает защиту. Первым меня поздравил президент Гаук, потом министр иностранных дел, а к вечеру поздравил и Лукашенко. Это было немножко смешно. Честно говоря, была этому удивлена, но он действительно переступил через свое негативное ко мне отношение, к тому, что я всегда ему оппонирую. А Путин и Медведев — нет, просто какой-то чиновник это сделал, потому что я на первой же пресс-конференции сказала, что Украину оккупировали. И тут вся любовь Путина и Медведева закончилась.

Но больше всего меня поразили наши люди. Когда я приехала на первую пресс-конференцию, которая проходила в маленьком помещении оппозиционной газеты, вмещавшем человек 50, пришли человек 200. Когда я шла туда, люди выходили из домов, плакали, кто-то успел уже купить цветы, обнимали друг друга, я была очень этим потрясена.

Я поняла, что этой забитой, униженной стране, которая все время живет в страхе, нужен какой-то символ, какое-то чудо. И поэтому такая реакция. Люди восприняли это событие, как какое-то признание Беларуси. Это им важно. Мне рассказывали, что в офисах в этот день пили шампанское. Все радовались за Беларусь. Я как бы раздвоилась — была я и была Беларусь. Я даже пока не знаю, что значит для меня лично это состояние. Его надо обжить, а то сразу обступают великие тени Пастернака, Бунина, Бродского. Если раньше я могла себе сказать, что я разочарована, я устала, то теперь мне труднее будет это сделать. Потому что появилось чувство ответственности.

О реакции российских писателей на известие о ее премии

Пятеро русскоязычных лауреатов Нобелевской премии, кроме, наверное, Шолохова, были оклеветаны, всех их на родине поносили, как только можно. Солженицына и Бродского отправили за границу, Пастернака заставили отказаться от премии. Это в традиции русской культуры. В чем катастрофа того же Прилепина? Он становится баррикадным человеком и погибает как писатель. Писатель должен видеть мир цветным, разного человека — он же сложное существо. Не существует химически чистого зла, оно рассыпано, рассредоточено по жизни. А когда ты на баррикаде — ты видишь мишень, тебе сразу понятно, где добро, а где зло — добро на твоей баррикаде, а вокруг, конечно же, зло. Добро в России сейчас, а вне нее, конечно же, зло.

---

Светлана Алексиевич (род. 31 мая 1948 года) получила известность благодаря циклу художественно-документальных произведений «Голоса Утопии». Они рассказывают о женщинах и детях на войне, о Чернобыльской катастрофе, о войне в Афганистане, о деформации простого человека, пережившего Советский Союз.

Алексиевич стала лауреатом Нобелевской премии по литературе с формулировкой «за ее многоголосное творчество — памятник страданию и мужеству в наше время». Она — первый нобелевский лауреат в истории Беларуси, а также первый за 28 лет русскоязычный писатель, удостоенный этой награды. Денежный приз премии составил 8 млн шведских крон (около 953 тыс. долларов на момент присуждения).

---

О российской действительности сегодня

У меня книга «Время секонд-хэнд» о том, что и кто остались после социализма. После него остался развращенный человек, потому что, как говорил Шаламов, лагерь развращает и палача и жертву. Осталась развращенная интеллигенция, которая не знает, где добро, где зло. Я уже не говорю о простом народе, который все время идеологически обрабатывают, то против Украины, то против Америки.

Ко мне в гости как-то приехал знакомый журналист из Скандинавии, он заболел и вынужден был просидеть три дня в отеле и смотреть российское телевидение. Когда он выздоровел и мы пошли пить кофе, он сказал: «Я не представлял, что падение произошло до такой степени». И ведь люди верят в это, слушают это.

Когда я работала над «Время секонд-хэнд», поняла, что Сталина еще очень много у нас. Оказывается он живее всех живых. Он — ориентир. Сегодня, например, в Перми, где оставался единственный музей жертв репрессий, сделали музей палачей, ВОХРа — уже не тех, кто умирал и страдал, а тех, кто охранял. Едешь по дороге, на одной машине написано на капоте «Обама — чмо!», на другой «Давайте, на Берлин!», то есть едет на мерседесе, но давайте на Берлин. Это просто трудно представить. Или как-то в обычный день вдруг идешь по Москве и встречаешь бедную плохо одетую женщину с плакатиком в руках «Пора сажать национал-предателей». Спрашиваю, и кто же национал-предатели? Отвечает, а те, кто против Путина, кто за хохлов.

Мы имеем дело с коллективным Путиным — кусочек Путина в каждом русском человеке. Как говорила Ханна Арендт, сумрачные времена были у японцев, немцев, американцев. И достаточно мучительно все нации выходили из этого. Сейчас это происходит с Россией. Во Владивостоке поставили памятник Солженицыну, и каждую ночь на нем появляется надпись «Иуда». Горбачева надо судить — это народное мнение, Солженицын — предатель. Это какая-то абсолютно другая страна. И как это случилось за такое короткое время? Даже я, которая 30 лет занималась историей «красного человека», писала о нем книги, затрудняюсь ответить, как и почему это произошло. Да, понятно, народ обманут, обобран, остался ни с чем. Страну — этот пирог — разделили, развезли по Швейцариям и Англиям. И остались эти люди, которые спасаются только тем, что верят в величие.

Со мной как-то произошел такой случай. Японцы снимали фильм по моим книгам, мы поехали в Иркутск у нас был водителем бедный человек, который жаловался на жизнь. И вдруг японский режиссер (тогда еще шла война с Чечней) сказал (мы сидели за столом, ели пельмени — другой еды не было): «Что же вы, русские, делаете в этой самой Чечне?» Этот мужичок, наш водитель, встал, бросил нас в каком-то поселке и уехал. Мы с трудом оттуда выбрались. И на завтра он не пришел, хотя до этого был очень рад, что может подзаработать у иностранцев. Просто он считает, что Россия — великая, а ее унижают. Вокруг враги. То есть восторжествовало вот это примитивное мнение обывательское.

О президентских выборах в Беларуси

Никто не сомневается, что победит Лукашенко. За него проголосует народ. Остальные кандидаты не смогли набрать голосов, хотя там и есть очень интересная женщина, психолог. Если бы она раньше начала кампанию, может быть, что-то и было бы. Но у нас у всех есть подозрение, что для Лукашенко не важно, как мы голосуем. Как говорил Сталин, не важно, кто голосует, а важно, как считают. Здесь такой же случай. Так что никто не ждет никаких сюрпризов и все понимают, то, что происходит в России и Беларуси, — это надолго.

В 1990-х мы наивно представляли, что вот сразу наступит свобода, откуда-то возьмется. Но для свободы нужны свободные люди. А их нет. И сегодня весь романтизм у интеллигенции закончился. И ясно, что мы себе придумали народ, а он на самом деле другой. Мы все спрашивали себя, а что же он молчит? И вот он заговорил, и стало очень страшно.

Это грустно, но мы все живем с чувством поражения. Мне даже когда-то пришлось уехать, я больше 10 лет жила за границей. Мы уезжали вместе с классиком нашей литературы Василем Быковым. Думали, что уезжаем на год-два в знак протеста против Лукашенко, но потом оказалось, что это надолго. Что такое свобода, об этом даже уже не говорят. Либералы — это уже ругательное слово.

Об иммиграции

Это очень хорошо, что я в свое время уехала. Благодаря этому у меня расширился зрачок, я увидела мир, увидела, что он очень сложный. Я даже поняла, что такое демократия. И освободилась от романтизма и иллюзий 1990-х годов, что демократию можно — раз и, как швейцарский шоколад, завезти. Оказалось, это очень долгая работа, на которую нужны годы.

За время жизни в Европе я выросла как писатель. Почему я вернулась? Для меня стало ясно, что Путин и Лукашенко — это надолго. Без меня умерли мои родители, без меня растет внучка. К тому же я стала терять ощущение, которое очень важно для моих книг — связи с людьми своей земли. Что такое Беларусь или Россия? Там не побудешь два месяца, приезжаешь, а уже новые слова, какие-то новые чувства и ощущения. Жанр, в котором я работаю, требует честности, надо жить среди этих людей. Это по компьютеру не словишь, из себя не вытащишь.

О своих героях

Я никогда не забуду, как для книги «У войны не женское лицо» выслушала потрясающий рассказ инструктора санитарной роты. Она рассказывала, как они попали в окружение и ночью стали прощаться друг с другом — они решили, что утром будут прорываться к своим, и понимали, что мало кто из них выживет. Возле моей рассказчицы сидел лейтенант, молодой парень, который вдруг сказал: «Вот умру, а бабы не попробовал». А до войны было такое пирожное — «баба». Она ему отвечает: «Да, оно же такое вкусное». «Дура! — говорит лейтенантик, — женщину я не пробовал и так и умру!» И он действительно погиб тогда. Когда я дала женщине читать этот рассказ, она все перечеркнула, особенно эту «бабу», и сказала, что я ее унижаю, делаю из нее примитивную женщину, а они боролись за родину и все такое, и прислала мне отчеты о своей военно-патриотической работе. И тогда я поняла, что если герои Солженицына переписали бы «Архипелаг ГУЛАГ», это была бы совсем другая книга.

О своих книгах

Часто мне говорят, что я занимаюсь журналистикой. Это не так. Я собираю материал как журналист, но работаю с ним как литератор. Как возник этот жанр? Как у меня появилась эта идея? Наверное, это связано с моим детством. Я жила в послевоенной деревне, мои родители — сельские учителя. И женщины (в основном это были женщины, поскольку мужчины погибли на войне) вечерами собирались и разговаривали. Я была очень впечатлена их рассказами. Это было гораздо сильнее и интереснее военных книг, которые тогда писали о героизме советских солдат. Никто не знал правду, что у победы не только красивое лицо, но и страшное. Мне всегда хотелось рассказать о том, что я слышала, передать ощущение от мира, в котором я живу. И когда я пыталась что-то сделать в этом направлении, мне вспоминались эти женщины.

У нас рассказ о боли — это искусство, потому что силен «устный ум», не письменный. Это то, что люди уносят с собой, их память. Если бы я не записала своих героев, это все исчезло бы в никуда вместе с ними.

Я заметила, что сейчас жизнь настолько быстрая, столько меняется, события идут одно за другим с такой скоростью, что даже у культуры нет времени это все обдумать. И помня то, что я слышала, подумала, что в каждом человеке есть кусочек истории — у кого-то на страницу, у кого-то на полстранички. И можно попробовать создать роман голосов, то есть собрать пронзительные кусочки человеческих догадок, свидетельств и сделать из этого книгу. Правда — это неустановленное понятие, это тоже путь, к нему должен идти и автор, и герой.

Мои произведения — это попытка схватить время, вычленить что-то из хаоса, в котором мы живем. Все, что происходит с нами, — это все есть в моих книгах.

---

Библиография Светланы Алексиевич

Художественно-документальный цикл книг «Голоса Утопии»

• «У войны не женское лицо» (1985)
• «Последние свидетели» (1985)
• «Цинковые мальчики» (1989)
• «Чернобыльская молитва» (1997)
• «Время секонд хэнд» (2013)

Другие произведения

• «Зачарованные смертью» (1993)

---

Ссылки:

• Сайт Светланы Алексиевич.
• «Придите в себя!» Разговор с Юрием Шевчуком.
• Наталья Горбаневская. posthum.

---