В Берлине прошли гастроли театра «Современник». Читательница нашего журнала, филолог Евгения Кирш, посмотрела спектакль «Три товарища» и делится своими неоднозначными впечатлениями. Мы публикуем ее рецензию в сокращенном виде.

В огромной растерянности пребываю уже который день после того, как посмотрела в Берлине спектакль «Три товарища» театра «Современник». Мне не понравился спектакль. «Три товарища»! «Современника»! Не понимаю совсем, как ТАКОЕ мог произвести на свет этот прекрасный театр?

Причина моего разочарования кроется прежде всего в том, что я — германист, живущий в Германии, и с немцами знакома не понаслышке. Любой германист знает произведение Ремарка «Три товарища» практически наизусть. Это для него — святыня. На святыню, конечно, «замахиваться», это вряд ли всеобщего успеха добиться можно. А уж у придиралы-германиста, особенно вредного и глазастого, и подавно. Но тут дело не только в сложившихся образах героев романа, которые у каждого читателя свои, индивидуальные, но и в совершенно непонятной, неремарковской трактовке и акцентах, совершенных в постановке «Современника», в неказисто придуманных, разящих пошлостью отсутствующих в книге сценах, в некачественной игре актеров, жующих текст.

В основу пьесы лег, судя по всему, русский перевод романа. Спектакль шел с субтитрами на немецком языке, которые, соответственно, являлись эквивалентом русского текста. Составитель его и переводчик не дали себе труда вставить фразы немецкого литературного оригинала. Странно и неприятно было читать немецкие субтитры, являющие собой результат игры в глухой телефон. Фразы (у Ремарка часто афористичные) иногда невозможно было узнать. Профессиональная этика переводчика мне, например, не позволила бы изобретать велосипед, своими словами формулировать фразу, имеющуюся уже в готовом авторском виде. Ее просто надо было найти в тексте Ремарка! Видимо, такой задачи не ставилось. Для меня это — непрофессионально. Хотя сам перевод был очень неплохой, качественный, тут претензий нет. Но немецкий текст в субтитрах смотрелся как подделка. Как платье от Кардена, сшитое в предместьях Гуанчжоу.

Теперь об актерах. Артисты убили последние остатки прекрасного текста Ремарка. Большинство из них тараторили свои слова в каком-то диком невнятном галопе.

В роли Пат публика ожидала Чулпан Хаматову. Причем когда вместо нее на сцену выпорхнула Светлана Иванова, не все «театралы» в зале заметили подмену. Рядом со мной две молодые девушки до конца спектакля обсуждали то, что «Хаматову» не узнать. А Хаматова тем временем, как мне удалось заметить, сидела с нами на одном ряду, сбоку. Я ее увидела до начала спектакля. Она чудесная! Даже когда просто смотрит, просто сидит… Таким образом, на сцене ее не было в этот день. Очень может быть, что спектаклю не хватало ее очарования, профессионализма и искренности.

Меня больше всех сразил Александр Хованский в роли Робби. Во все том же оригинальном тексте Ремарка его герой — самый спокойный и сдержанный из трех товарищей. Хованский же представил нам образ в высшей степени нервный. С остервенением Отелло он метался по сцене, повадками походя не на грустного, ранимого вернувшегося с войны молодого человека и даже не на Отелло, а на освободившегося зека-качка, неуклюже и истерично пытающегося найти себе место в новой жизни.

Надрыв, рваность, пафос, экзальтированная трагедия свойственны были и в общем характеру всего спектакля. Это все допустимо и возможно. Но это — не Ремарк. Ремарк сдержан, нежен, ироничен и благороден. Кому пришла в голову такая истеричная трактовка романа? Но даже если авторы и увидели в материале Ремарка истерику, то воплотили на сцене они ее слишком «по-русски». Так истерят, так пьют русские, в московских и саратовских подворотнях и кабаках. Немцы делают это совсем по-другому. Но это, наверное, так очевидно только нам, мигрантам.

Один эпизод заставил особенно широко открыть глаза от удивления. В ресторанчике друзья Робби дурачатся, пьют ром и вино, и один из них, изображая Гитлера, кричит что-то типа: «Мы, настоящие немцы, должны пить пиво! Каждый, кто пьет что-то другое, — враг народа!» Во-первых, у Ремарка ничего такого не написано. Во-вторых, пиво хоть и является популярным напитком в Германии, но никак не состоит с другим, более «благородным», алкоголем в конкуренции. Так же как и не состоят в конкуренции поклонники пива с поклонниками вина. К тому же нацисты не могли призывать пить пиво, вино или еще что-то: они призывали вообще не пить! Фашистская идеология пропагандировала порядок, трезвенность, спорт, аскетизм, дисциплину, гетеросексуальные союзы.

В целом, «Три товарища» «Современника» являют собой некую лубочную картинку, составленную из клише на тему того, как среднестатистический русский представляет себе Германию. «Масла, яйки, хэндэ хох!» Пиво, фашисты, «Гейропа».

Да, и о «Гейропе». В пьесе откуда-то появились упоминания педерастов и лесбиянок. В тексте Ремарка этого нет, ей богу, нет! Это вообще не его тема. Приведу отрывок из одного диалога из спектакля. Разговор Робби и его соседей по пансиону.

---

Эрна: Куда же делись мужики-то, а?! Кругом одни… педерасты! (Уходит. Смех, аплодисменты в зале.)
Георг (к Робби): Роберт, получается, что мы с тобой педерасты?
Робби: Слушай, у нее все педерасты, кто не хочет с ней спать.

---

Я затрудняюсь подобрать слова, чтобы прокомментировать данный пассаж.

Второй эпизод, касающийся «нетрадиционных» ориентаций. Пат и Робби приезжают на курорт. Там их встречает хозяйка, которая с большой симпатией взирает на Пат. На что Робби после бросает что-то вроде: «Я не дам обнимать тебя этой даме, она лесбиянка. Разве ты не видела, как она на тебя таращилась?»

Господа, откуда эта пошлость? Мало того что эти фразы достойны только какого-нибудь второсортного телесериальчика, они вообще ничего общего не имеют с романом Ремарка, да и с послевоенным временем тоже. Ремарк никогда не смог бы такой патриархально-гомофобной дури написать! «Современник», зачем?! Чтобы показать «Гейропу» такой, какой «она на самом деле есть»?

Еще один пример моветона. Патетически-раздраженный монолог напившегося Робби в присутствии Пат на тему «нас обманули, мы на войне погибали за то, чтобы все снова стало дерьмом» содержит в себе не только слово «дерьмо», но и термин «блядская война». Вглядевшись для проверки, опять же, в исходное произведение, я не нашла там ни этого монолога, ни чего-либо приблизительно по мысли сходного с его идеей, ни, разумеется, эквивалента к слову «блядская». Вы думаете, я вообще против мата? Нет. Просто всему свое место. Герои Ремарка употребляют ругательные слова, но не такие подзаборные и никогда при дамах. Вложить такие слова в уста Робби я ни чем иным, как безвкусицей, назвать не могу.

В общем, много чего в этом спектакле достойно критики, много чего, на мой взгляд, откровенно недостойно уровня легендарного театра и режиссера.

Что все же понравилось: декорации, сценография. Искусно, гармонично, запоминающеся.

Закончить хочу цитатой режиссера Отара Иоселиани, которую встретила на днях в его интервью: «Я вспоминаю, как в одной экранизации — я вообще не люблю экранизаций, это любительщина, пересказ прозы под музыку — на гурийского мальчика надели кахетинскую шапку. Это другой район, другой менталитет, все другое. Когда я режиссеру об этом сказал, он отмахнулся: „В Канне не заметят“. А „кани“ — по-грузински „кожа“. И я ответил: „Снимать надо не для Канна, а для кани“. Я, во всяком случае, стараюсь».

Может быть, в Каннах, в Москве и Махачкале неточностей и дилетантизма постановки «Современника» и не заметят, а в Берлине они бросаются в глаза. На мой взгляд, поход в Тулу со своим самоваром, показ «Трех товарищей» на месте действия романа, положенного в основу спектакля, не удался. Жаль безумно.

---

Ссылки:

• Полная версия рецензии.

---