Его картины похожи на «секретики» из детства, в которых под стеклышком хранились сокровища. Или на любой сон, в котором много деталей и их все можно рассмотреть как сквозь лупу. Берлинский художник-миниатюрист Александр Захаров о своем взгляде на искусство.

О городе

Меня всегда привлекали места, в которых ощущается будущее. Когда общаешься с художниками моего возраста, разговоры идут только о прошлом, о наградах и регалиях — сплошные рефлексии. Когда же ты среди молодых, нет места прошлому — все мечтают о будущем. Именно такой энергией заряжен современный Берлин. Это город, в котором средний возраст жителей — 35-37 лет, но они не детсадовцы, а молодые айтишники, художники, музыканты. Они модулируют будущее, носят его в своих головах. Им не важны внешние проявления. Это как графен: никто его не видит, а он самый прочный материал во вселенной.

Здесь молодежь занимается искусством прямо на улице, например, в виде граффити. В городе происходит нереальное количество культурных событий. Но берлинец — это тот, кто не будет платить 10 фунтов за шаурму, как в Лондоне, он будет платить три евро. И точно так же с искусством: обмениваясь им между собой, художники не рассчитывают на этом заработать. Импрессионисты выезжали на пленэры, но не пытались показать и тем более продать свои пейзажи местным. Совершенно нет необходимости сидеть у себя в деревне и ругаться, что она бедная. Тут можно комфортно работать на удаленном доступе. Здесь моя мастерская, в которой уютно и не надо поутру облачаться в дорогие ботинки за 800 евро. Можно спать до обеда, делать себе чай и потом переносить атмосферу и дух города как умеешь. А торговать можно и в буржуазных точках, в том же Нью-Йорке.

О своих работах

Я не люблю портрет. Потому что, если не льстить модели, выйдет не очень; поэтому я заменяю людей игрушками. Получается честнее. Мои работы когда-то были гигантскими, но сейчас размером с iPhone или iPad. Потому что наше доверие к тому, что показывает художник, идет через новые формы — через световую движущуюся информацию с экрана телевизора или телефона. Кино когда-то тоже называли коллективной часовой галлюцинацией.

Огромные работы искажают наше нормальное восприятие. Ребенок всегда видит не просто большую картину — он видит множество деталей. Из таких деталей и состоят мои работы. На них можно смотреть долго и каждый раз находить новые подробности. Именно так мы видели в детстве окружающий мир. Я пытаюсь расковырять и максимально расширить пространство.

У меня была выставка в Гонконге. Это такой же город, как Нью-Йорк, но только с фэншуем. И мне показалось очень интересным следующее: азиаты уже готовы перейти вскоре с плоского экрана на стереоизображение. Они видят мир не плоским, как мы в Европе, а трехмерным, даже четырехмерным, и ждут, что телевизор скоро будет плясать по комнате. Это ожидание и на меня сильно повлияло. Я стал переводить свои работы в стереоформу. В большом размере это производит ощущение кадра из завтрашнего стереокино, только без очков.

---

Только по официальным данным, в столице Германии насчитывается 5 000 художников, 1 200 писателей и поэтов, 1 000 профессиональных танцоров, 1 500 рок- и поп-групп, 500 джазовых музыкантов, 103 профессиональных оркестра, 1 500 хоров и 300 театральных трупп. По неофициальным данным, в Берлине творчеством в той или иной форме занимается каждый житель.

---

Об истории искусств

Почему «Мона Лиза» да Винчи такая важная картина, ведь она малюсенькая, черненькая? В чем, собственно, ее магия? А самое важное — это время ее создания, время перехода от закодированного изображения к понятному. Ведь до этой картины все лица на изображениях были плоскими. Леонардо являлся, по сути, художником-ученым и свои наблюдения перенес в живопись. В его «Моне Лизе» изображение выплывает, там нет четких контуров, но она все равно конкретная. При этом человеку, смотрящему на картину, не требуется знание латыни или библейских кодов, чтобы понять ее. Это одна из первых созданных в то время работ, которые достигли цели выйти на зрителя.

Дальше был Тициан. Этот вообще хулиганил на старости лет: свои работы даже в окна высовывал на праздники, и люди путали картины с реальными обнаженными женщинами. Толпа скапливалась, орала: «А-а-а, тетка в окне!». Потом художник махал им из окна и говорил: «Маэстро Тициан вас приветствует!». Это и было Возрождение — привнесение объемного мира вовнутрь плоского.

Следующим интересным событием стали импрессионисты. Они, кстати, очень дружили с ребятами из науки, изучали световой спектр. Импрессионисты начали разбивать цвета на спектр, и получился странный эффект: изображение стало наползать на человека. Они оживили предметы, кусты, людей, пожертвовав формой и контуром. Но, по сути, все художники мечтают только об одном эффекте — о диалоге.

О шоке

Только попытка вульгаризировать искусство, сделать его доступным заставляет зрителя остановиться. Модернизм начинался с выставок, которые были рассчитаны не на интеллектуалов, а на хулиганское быстрое восприятие. Купцы Морозов и Щукин, приобретая произведения в начале XX века, исходили именно из этого принципа. Скупали то, что по глазам «лупило». У них это было главным критерием: если произведение вызывает шок, надо брать. За что мы сейчас им и благодарны: за интересные коллекции, построенные на вульгарном купеческом отношении, а не на аристократическом и культурном.

О современном

Современная абстрактная живопись рискует превратиться в обои. Сейчас у человека нет ни времени, ни желания стоять перед фоном и наполнять его смыслом, придумывать то, что, может быть, автор и не закладывал даже. Ни у кого больше нет желания получать информацию долго и иметь посредников между собой и произведением.

Я воспринимаю картину, как варвар воспринимает сложную конструкцию — как непонятное. Повернул голову, посмотрел — не понял. Меня это не тронуло: красиво или некрасиво замазанное что-то. Но как только возникает что-то, что направлено на меня, что пытается со мной разговаривать, хоть и глупый экран, я останавливаюсь и начинаю смотреть. Поэтому меня так привлекают видеоинсталляции — они заставляют остановиться.

Сейчас время перехода от искусства с посредниками, кураторами, различными искусствоведами, «объяснителями», книгами к его прямому восприятию. Это раньше ты пришел в церковь, и если молитву не понимаешь, тебе священник говорит: латынь надо учить, а нет — так стой и просто смотри. Мы хотим увидеть что-то, что нас удивит как детей. Магически привлечет, когда мы забудем обо всем вокруг. Мы приходим на выставки не обои на стены выбирать, а за удивлением.

---

Александр Захаров, современный русский художник-миниатюрист, родился в 1965 году в Москве. Окончил Художественное училище памяти 1905 года, был членом Союза художников СССР, принимал участие в работе Академии художеств.

Его работы находятся во многих частных коллекциях, в том числе в собраниях Оливера Стоуна, Вупи Голберг, Николаса Кейджа, Джиллиан Андерсон.

Картины художника также хранятся в музеях и галереях мира, включая Музей воображения (США), Государственный музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина (Москва), Музей изобразительных искусств Жана Воресса Зиммерли (США), Музей изобразительных искусств Фогг (Гарвардский Университет, Кембридж, США), Портландский музей современного искусства (США), Нью-Йоркскую публичную библиотеку (США). А так же в берлинской мастерской в Пренцлауер Берге.

Живёт и работает в Берлине, Нью-Йорке и Москве.

---

Материал опубликован с любезного согласия журнала «Большой» ■

---

Ссылки:

• Сайт художника Александра Захарова.
• Силуэты в тумане. Художник Николай Макаров.
• БruderKunst: открытая мастерская художников Врубеля и Тимофеевой.
• Владимир Сычёв: Я — уличный фотограф!
• Фотограф Дмитрий Булкин: Лучше быть непонятым, чем понятым неправильно.

---