Окончание истории удивительного господина Лемана. Начало читайте здесь. А в самом конце — три вопроса для тех, кто, как и я, неравнодушен к Шварцвальду. Победитель получит отличный приз и прижизненную славу.

---

Иногда господину Леману очень нравится соглашаться и он начинает улыбаться шире и глаза его становятся цвета мятного чая. И после завтрака, немного посидев у стойки гостиницы и поулыбавшись шире обычного, господин Леман надевает старую, но в хорошем состоянии шляпу с большими, мягкими и мятыми полями, надевает свой лоден без рукавов, тоже ношеный и немного потертый и, взяв трубку, выбивает ее на растущие в изобилии гортензии, набивает вновь, и ароматы того, что курит господин Леман — ароматы терпкого можжевельника и детской радости.

И только сейчас можно заметить, что трубка господина Лемана вовсе даже не керамическая, а стеклянная. С ней то он и отправляется, никому не говоря куда. А возвращается спустя день… Или два. Может быть, спустя три дня. Никто никогда не помнил, сколько дней отсутствовал господин Леман. Постояльцы помнят лишь, что перед уходом господин Леман изменился, помолодел. Его кожа стала оттенка тонкого фарфора, появилась бородка фарфорового цвета, черты лица истончились и стал он какой-то хрупкий. Впрочем, эта хрупкость не мешает господину Леману шляться неизвестно сколько и неизвестно где.

Когда вдруг таким же солнечным утром он появляется вновь, шляпа у его помята еще больше, лоден уже не потерт, а просто порван. На плече у него валяется спящий енот, тяжело охая и невнятно постанывая за ним в перевалку еле бредет глухарь с подбитым крылом. Сам господин Леман иногда икает, деликатно прикрывая рот, и тогда яркие сочные фруктовые тона рислингов, сладкие восточные тона траминеров, сухие древесные тона бургундеров…

В общем, от господина Лемана за версту разит очень хорошим винным погребом и там, где он неуверенно ступает, начинает подниматься лоза. А за ним, потрясая бубнами, бренча систрами и бряцая кимвалами с воплями и диким смехом, спотыкаясь, иногда падая и бурно радуясь при этом, катится клубок человеческих страстей, слабостей и пороков, представленный компанией двенадцати обветшавших оболтусов во главе с девицей сомнительной внешности и еще более сомнительных качеств моральных.

Девицу зовут Роза, и, кажется, все пять дев неразумных отлично устроились в ней одной. Роза все время хватает господина Лемана за рукав, а если получится, то и за шею, пытаясь его поцеловать, а он соглашается, улыбается и обильно распространяет густые ароматы гутеделей, сильванеров и мюллер-тургау.

Это адское зрелище совершенно точно можно назвать вакханалией, уже потому что Вакх, он же Бахус, здесь же! Непонятным образом и с идиотским смехом он летает на бочке вокруг процессии, оря время от времени, что он не доктор Фауст. Это почему-то его отдельно веселит и он заливается смехом. От которого осыпаются яблочные завязи, черника киснет прямо на кусту, кувшинки немедленно закрываются и стремительно уходят под воду, таща за собой ничего не подозревающих дюймовочек, а если земляника и краснеет, то исключительно от стыда.

Его замечают на одной из небольших горок недалеко от гостиницы, где он не один, а с неким молодым человеком, одетым весьма старомодно. Они вовсе не стараются держаться особняком, но, почему то, ни у кого еще не возникала мысль подойти к ним. На ярком солнце — а таковое всегда после грозовых ночей в Шварцвальде — фигура неизвестного молодого человека кажется зыбкой и даже прозрачной. И не удивительно — воздух нагревается, поднимается на жарком солнце, колеблется, дрожит и создает эффект и зыбкости, и прозрачности.

Господин Леман рассматривает с интересом листы бумаги, которые со смехом протягивает ему молодой человек. Очевидно, господин Леман читает и очевидно, что ему нравится, то, что он читает. Они время от времени перекидываются парой слов, а затем, повернувшись в сторону гостиницы, что-то кричат бегущему к ним Паскалю.

Паскаль — это мальчик, с которым господин Леман иногда не соглашается. Паскалю лет шесть, у него ярко выраженный цвет глаз — они цвета подвядшей в венке незабудки и вовсе непонятного цвета волосы. Они есть и их много, и даже мальчиковая прическа у Паскаля есть, а вот цвет их непонятен.

Паскаль подбегает к господину Леману, приветствует молодого человека — с очевидностью, они знакомы и знакомы давно. Молодой человек треплет Паскаля по волосам невнятного цвета и протягивает ему исписанные листы бумаги. Даже издалека заметно, как шевелит губами Паскаль, мучительно пытаясь прочесть написанное. И когда он все-таки прочтет написанное, Паскаль улыбается.

Господин Леман никогда не улыбается так, как Паскаль! Он не умеет! Нет, конечно шварцвальдское июльское солнце ярче улыбки Паскаля. Но когда улыбается Паскаль, темная хвоя елей и пихт, стоящих на достаточном удалении, покрывается золотой пылью, той самой, которую можно заметить по ночам в следах господина Лемана, а грязно рыжий мех белок становится или желтым, как лепестки подсолнуха, или оранжевым как апельсин. А еще у белок отрастают длинные длинные ресницы.

Паскаль улыбнулся молодому человеку, по золотистой хвое запрыгали белки цвета подсолнуха и белки апельсинового цвета, дятлы цвета алых опиумных маков с остервенением долбили еловые стволы в поисках зазевавшихся короедов цвета позднего листопада.

Паскаль что-то спросил у господина Лемана, тот согласно кивнул и из глаз господина Лемана на голову Паскаля просыпалось серебристое конфетти — волосы Паскаля стали приобретать цвет светлее пшеничного зерна, но темнее зерна рисового. Паскаль нахлобучил на голову невесть откуда взявшийся тюрбан тяжелой, расшитой синими и серебряными волнами парчи, надел странную обувь без задников и с загнутыми спереди носами и полетел.

Может быть, он и побежал, но он побежал так быстро, отталкиваясь от покатых вершин гор и от высоких елей, что казалось — он летит. Белки пытались сопровождать его, но не успевали за ним. У косуль тоже не получилось перепрыгивать с вершины на вершину вслед за Паскалем. И только парящие хищные птицы могли следовать за ним, явно оберегая его.

Паскаль несся над Шварцвальдом, оставляя за собой позолоченные ели и серебряные загривки малочисленных волков черного леса, оранжевых и желтых белок с длинными ресницами и косуль с венками из медуницы и лесной мальвы на шеях, куниц с янтарными когтями и лосей с пластами тяжелого торфа в рогах, поросшего мхом и гусиным луком, истеричных глухарей в бордовом бархате, беспрерывно и испуганно токующих. Ежи в поисках спокойствия сворачивались в колючие валуны, а форель с оглушительным отчаянием и в алмазном сиянии шлепалась обратно в ручьи, не сумев выпрыгнуть с высокого переката так, чтобы догнать Паскаля, ибо кольца с драгоценными каменьями, вставленные в плавники, тянули рыбу вниз… Уже оказавшись у гостиницы, он не мог сразу остановиться и в асфальте остались две борозды, пахнущие расплавленным битумом.

— Его зовут Вильгельм, но ему нравится, когда его называют Гийом. Это тоже Вильгельм, но по-французски, — обычно отвечал Паскаль ошарашенным постояльцам, которые боясь ответов, старались задавать ничего не значащие вопросы… Например, а что это за приятный молодой человек посетил господина Лемана?..

— Он нечасто бывает у нас, — продолжал Паскаль, но заходит уже очень давно. Я не очень ждал его посещения — в последний раз у меня вырос огромный нос и меня звали Якоб, я даже испугался! Но сегодня было здорово! — Паскаль улыбнулся и ели чуть брякнули золотыми шишками. Входя в дверь гостиницы, он обернулся и добавил:

— Еще он умеет превращать людей в аистов… Наверное, они улетают в Эльзас, это совсем рядом. А вообще он из Штутгарта, это столица соседнего королевства и тоже здесь недалеко.

И любознательные собеседники, которые уже забыли навсегда то, что они только что видели, лишь кивали с добродушными улыбками, которыми мы сопровождаем детские фантазии — ох уж этот Паскаль… Последний раз Штутгарт был столицей королевства ровно сто лет назад.

---