В 2018 году в Германии на премию Deutscher Buchpreis была номинирована Нина Харатишвили, — писательница, рожденная в Тбилиси и взрослевшая между двумя культурами: грузинской и немецкой (безусловно, что влияние русской культуры на Грузию огромно, так что можно говорить и о трех менталитетах). Ее роман — “Die Katze und der General” произвел на местную публику хорошее впечатление. Разберемся, почему немцам понравилась сага, сделанная по канонам классической русской литературы.

Miller Maya любезно согласилась провести со мной это интервью.

Осторожно, в тексте есть спойлеры!

Вадим, Вы прочитали роман на немецком языке?

Насколько я знаю, русской версии романа еще не существует, может быть — и к лучшему. Если у книги хороший потенциал для покорения немецкой публики, то вряд ли восторг получилось бы перенести на российскую почву — там читатель более подкован и достаточно легко отличит оригинал от подделки.

Это Вы про Лермонтова и Толстого, которые тоже переносили свои действия на Кавказ?

Да, самое забавное, что Печорин упоминается в книге — один из третьестепенных героев получает такое прозвище. Но дело не только в попытке возродить культ “ненужного человека” в отдельно взятом немецком дискурсе, — а в том, что этот культ модифицируется за счет креативного подлога.

Подлога?

Хрестоматийные “ненужные люди” —довольно спорный термин. Мне кажется, что его обсуждение можно вести разве что на уровне провинциальной школы. «Интеллигенты на ножках», возможно, не нужны писателю, и даже Тургенев не смог превратить Базарова в Невзорова. Но они точно нужны социуму.

“Ненужные люди” — чистейшей воды проблема самоориентации в обществе, но не итог давления. Вы помните, что Обломов лежит, а вокруг него суетятся самые различные чем-то занятые, какие-то проекты выдумывающие товарищи. Их много – а Обломов один.

Не может феномен единичности быть спроецирован на поколение. Мы это знаем по формулировке “Гитлер строил автобаны” или “в СССР тоже было не все плохо.” Да, строил. Да,было не все плохо. Но это сингулярность, которая системы никак не то что не отражает, но и не описывает. За автобаны и превосходное сгущеное молоко приходилось проливать кровь там, где другим это доставалось даром.

Это относится и к Орлову (главный герой нашей книги, олигарх и мститель) со всеми его штампами и клише, — мы наблюдаем единичную фигуру, но она настолько пуста и неинтересна, что даже почувствовать к нему жалость не всегда выходит. Онегин все-таки хоть денди был, хоть письма красивые писал, имел какие-то моральные принципы, Печорин — смел и решителен, Обломов “мог, если хотел”. Орлов и не смел, и не решителен, и не честен с самим собой, и не дворянин, а нормальный такой убийца в стиле судьи из «Десяти негритят». В целом, — крайне невнятный персонаж.

Во-вторых, нельзя спорную “ненужность” заменить подвешенным положением мигранта.

Мигрант — это особое состояние. В тебе нуждаются, тебя позвали, тебя пригласили и от тебя чего-то ждут, но – уж Entschuldigung — не постелили красный ковер. В определенном смысле К из «Замка» Кафки был ничем иным, как мигрантом. Его пригласили, маниловщину развели, но потом деньги кончились, а он держался так себе.

Почему? Потому что он не имел главного таланта мигранта — умения ждать. Он был в позиции Зайки (герой книги, несчастный заикающийся парень, преданный злодею Петрушову), а чувствовал себя Орловым.

Печорины с Онегиными осознавали себя хозяевами положения, они создавали правила игры, они входили в 2-3% населения, у которого был хоть какой-то выбор. И, в принципе, да, они не могли работать на прогресс, потому что на прогресс не мог работать даже Чичиков — лучший из них. Но это касалось только политической стороны жизни, и то с оговорками.

Наука, культура, спорт — совершенно не возбранялись. И цензура при царе была гончаровская, — печатали все, что угодно, кроме горемыки Чернышевского, — но тот не прошел цензуру, скорее, по качеству снов Веры Павловны. Гоголь получал от царя пенсию в Риме, — да никто не бедствовал.

Проблема Печорина и Онегина в том, что они не нашли пути там, где он был. Возможно, потому что выбор был маленький. Тем не менее: никто не заставлял Женю катить в деревню, портить баб и расстреливать поэтов, а дорогу из желтого кирпича в России не проложили до сих пор.

Что же касается наших «кошек с генералами» — то у них не просто был путь, у них был огромный выбор дорог — на все стороны, под современные указатели под Берлином, и вот они, у которых не обнаружилось никаких проблем с выбором, ведут себя так, словно каждый их выдох, – как минимум, расследование Навального.

Все истерят, все сходят с ума, — в романе реально одни психи, ни одно действие не мотивировано толком, хотя попытки мотивации занимают две трети артефакта.

Поясним. Самое центральное событие — это убийство и изнасилование чеченской девушки. Изнасилование возникло как следствие неудачного допроса. Убийство — как следствие изнасилования: Орлов задушил девушку, чтобы спасти ее от дальнейшего унижения (очень спорный ход мыслей, но ладно, аффект). Но откуда взялся допрос? С чего Петрушову было ни с того ни с сего тащить девушку в пещеру? У нее был поклонник — сеператист и папа — сепаратист. Но это месяцами! не наводило русское командование на мысль о допросе, или даже слежке за Нурой, — идея появилась только в тот момент, когда они увидели, как Нура продает яйца двум солдатам их роты. То есть, не продай сестра сепаратиста яйца, ходила бы и дальше спокойно по селу невинной. И это еще мы забыли про то, что у нее была сестра, которой можно было Нуру шантажировать и мать, которая, наверняка, знала об отце девушки больше ее самой. Но эти допросы и следственные действия не состоялись. Что до изнасилования, то оно возникло спонтанно — этого намерения в начале допроса не было.

Такой вот пример мотивации.

Подлог же состоит в том, что знакомство немецкой публики с русской литературой настолько скудно, что создать неплохой эрзац и заставить европейца в него поверить — пожалуй, не так сложно для профессионального писателя. Все это напоминает Мураками, который сумел внушить многим, что пишет о Японии, хотя на самом деле пишет о той Японии, о которой хотят читать европейцы — сами понимаете, дичь, хокку и неадекватность на каждом углу. Гоголь-моголь из Достоевского с Толстым неплохо срабатывает до сих пор.

А что немецкого в книге?

Три вещи — стиль, предрассудки и история миграции. Стиль — самое простое, что можно описать. Современные авторы ФРГ хорошо умеют две вещи: саморефлексировать и использовать различные настройки, примочки, если угодно, ракурсы. Саморефлексия — закон, хороший тон, заданный Ремарком. Но у Ремарка копанием в собственном прошлом занимается, как правило, главный герой, а остальные просто пьют с ним водку. Да еще и вся человеческая жизнь рушится вместе с цивилизацией (из всех героев книги это произошло только с Орловым) У нашего автора — все без исключения – почти готовые психологи. В плане стиля это проявляется примерно таким классическим традиционным «квадратом»:

“Я увидел солнце. Но не то солнце, которое светит в обычную погоду, а то, которое, как мне кажется, светило моим далеким предкам, без которого они не могли обходиться, а я могу”. (Квадрат придуман Вадимом Фельдманом для пояснения сути стиля, это не цитата из книги». 

Такой и подобные отрывки — на каждом шагу, у каждого героя, у каждого воспоминания, и вскоре ты уже не можешь отделаться от ощущения, что читаешь не литературу, а письма из семейного архива, что архивности слишком много. Эта манера, кстати, была в зачатке у Джойса и Пруста, она шла от погружения читателя в героя, от попытки сделать вещь интерактивной. У немцев же она идет знаете откуда?

Так сразу не скажу…

Правильно, чтобы это знать, надо быть фолловером немецкой прессы. Публицистика — особенно, — репортажи о загранице. Они все начинаются с того, что какой-то мужчина с такой-то внешностью стоит, прислонившись к тому-то и думает о том-то, и его такая-то одежда пошитая тем-то нужна выглядит для того-то такой-то. И в публицистике это смотрится красиво: потому, что длится от силы час. А тут книга на 23 часа прослушки, на 500 страниц текста. Совсем другая история. Соединение литературы с публицистикой — большая беда. Впрочем, литературу все время куда-то несет, то в публицистику, то в философию. Ей не привыкать.

А что с предрассудками?

Видите ли, человек, который толком не знает истории России, и рассуждает о ней с немецкой позиции, — он ведь имеет право на «клюкву». Если немцу кажется, что все русские — истерики по Достоевскому, что с ним сделать? Так его воспитали слависты-русисты. И мы ведь очень плохо понимаем иностранцев, и в русской литературе про них написано всякой ерунды больше, чем нужно. Я уже упоминал Штольца, а есть ведь еще пушкинский Герман, — с которого фильм «Немцу смерть» можно снимать.

Вот пример.

В романе описываются события девяностых годов в России. И нет ни одного просвета в «ельцинском мраке». Хорошо, пишет грузинка. Хорошо, просвета в Грузии действительно не было до Саакашвили. Но ты-же писатель. От тебя же требуется некий плюрализм, всеохватность. Ты даже не философ, чтобы подминать под себя мироздание – твоя задача намного благороднее: сделать из потребителя литературы философа.

Да, в девяностые было трудно. Но этим словом жизнь той страны не исчерпывалась: в ней был подвиг Героев Белого Дома, в ней был Ельцин на танке, в ней была победа над коммунистами, правильная экономическая политика, прекращение репрессий, попытка повернуться к миру лицом… Это было прекрасно, а вовсе не только мрачно.

Образ же России в романе настолько банален, настолько канонизирован, что эти строки мог написать сам Сурков. Все плохо, Ельцин — алкоголик, серость и беспробудность, воровство и коррупция. Мама мия!

Но ведь девяностые — время надежд, свобода искусств, свобода слова, свобода поиска, первые шаги русской демократии. И автор этого в упор не видит!

Не герои — автор. У героев вообще нет никаких политических соображений. Они предельно банализированы, опрощены. Я называю подобные аберрации в восприятии “бегством автора от интеллекта”, такой вариант хайпануть за счет тотального упрощения мира. Во вселенной Нино Харатишвили люди не думают ни о политике, ни о философии, ни о музыке — чистейшие потребители, только у некоторых из них есть деньги на венецианский палаццо. Ну, и грузины хорошо готовят, конечно.

Орлов воровал, и все. Стал олигархом — и все. Он не интересуется ничем, кроме искусства, и в его олигархический кругозор ни разу не попали политика или общественная жизнь. У него, бедного, и контактов-то нет никаких. В серости родился, в серости умер.

Кошка (главная героиня Романа, по имени Сисилия, профессиональная актриса, как две капли воды похожая на Нуру) – человек без немецких друзей, без одноклассников, без прошлого, без домашних животных. У нее только сестра-бунтарь и полное отсутствие любой эмпатии. Все. Она актриса, но мы толком не знаем, что и где она играет, как пришла к выбору профессии и какие у нее эстетические предпочтения.

Бендер (заглавный герой, немецкий писатель-разоблачитель, мечтающий написать про Орлова бестселлер) – депрессивный фанат своей идеи. И все. Шапиро (правая рука Орлова) – мрачный охранник, и все. Петрушов (главный отрицательный герой, интриган и садист) – гад, и все. Честно говоря, с такой плоскостопной характеристикой образов сталкивался в последний раз только у Проханова.

Я не прошу писать про “ура девяностые”, хотя сам на этой позиции. Но увидеть в России девяностых только чеченскую войну — все равно, что не понять и не увидеть ничего. Рисовать самую яркую сторону жизни героя – до степени тошноты от этой яркости – не признак качественной литературы.

Второй предрассудок — характер русских. Тут все классически. У нас олигарх, зацикленный на своем величии и упускающий дочь (она кончает с собой потому, что Орлов убил Нуру, не может пережить крушения образа отца-героя), у нас его жена, Евгения которая старается забеременеть, а больше о ней ничего не известно.

Дочь олигарха — истеричка, не способная пережить того, что не знает правды, но и не способная правду добыть.

Ее мать (не путать с женой олигарха) — истеричка, не умеющая строить семью, потому рано погибающая в автокатастрофе с любовником.

Писатель Бендер (немец) — истерик, потому что как легко впадает в депрессии, так легко из них и выходит, выходит, в частности, через секс с полузнакомой девушкой, почти случайно подвернувшейся ему в Марокко. Ради того, чтобы написать книгу про Орлова, готов сыграть с ним в русскую рулетку. Замечательный тип.

Истерик и Кошка. Ее просят сняться в видео за 42 000 евро и удалиться, так нет, она — профессиональная актриса, сходит с ума и проживает в реальности жизнь изнасилованной чеченской девушки, чтобы…. А кто ее знает, для чего. В процессе погружения в роль она чуть не толкает под машину одного человека, о котором ничего не знает, пугает до смерти другого человека, о котором ничего не знает, и спит с третьим человеком, о котором мало что знает, с Бендером. При этом она влюблена еще в четвертого – о котором толком ничего не знаем мы.

Все русские настолько истерики, что даже Шапиро, спокойный, как израильский танк, — хладнокровный убийца, зэк и профессиональный телохранитель генерала ведет себя так, словно он, как минимум, аббат Фариа.

Ну, и, наконец, компашка, которая убила чеченку Нуру.

У нас Петрушов — наркоман и садист.

У нас Зайка — просто заика и потенциальный насильник.

У нас Шуев — истерик и псевдопатриот, солдафон, избивающий своего сына за чтение учебника истории.

И Алеша Орлов (не путать с олигархом Орловым), — парень пускает себе пулю в голову, понимая, что не может остановить изнасилование Нуры, — но, внимание, как это не может? У него в руках есть пистолет! У него есть опция угрожать собравшимся разоблачением! У него есть последний вариант — быть застреленным, но спасти при этом девушку, убив, например, или ранив Петрушова. Там масса развилок, – он выбирает самую роковую-сороковую.

В покере это называют – стрит.

Еще была миграционная история?

О, просто перл. Но читателю надо пояснить, как видят русские мигранты немцев.

Я думаю, что чем более образован мигрант, тем острее у него ложное чувство унижения, при котором просьба поработать воспринимается как отказ в признании диплома, то есть с набыченной агрессией.

Я сам приехал в Германию после провинциального университета и думал эту страну осчастливить: таскал свои пьесы в театр, писал статьи в русские газеты (критика немецкой педагогики), едко отзывался о некоторых аспектах местной жизни (тогда еще на форумах), собирался создавать инициативные группы по резкой смене жизни…

Эта дурь вышла только с интеграцией, в моем случае, пришедшей довольно быстро.

Когда мигрант говорит о том, что нас, бедных, не принимают, что немцы тотально мало спят и потому такие дураки, что у них нет никаких эмоций, что они едят что попало и надо срочно кормить их блюдами российской кухни, что «они» не знают географии – это одно. А когда русские же мигранты требуют от «местных» тотальной пунктуальности и почасового выполнения законов, — это другое. Обе эти крайности, впрочем, как и простое подлизывание к начальству, отказ говорить по-русски даже среди русских, — проявление одного и того же, – следствие плохой интеграции.

От писателя я жду большего, — чего-то нового, не из уличной болтовни. Но вместо осетра Нино Харатишкили кидает мне на стол парную зашоренность: Тина (мать главной героини) готовит лучше поваров со звездами Мишлена.

Кошка (главная героиня) чувствует тоньше этих западных зануд, отшивает двоих из них как раз за то, что они не сливаются эмоционально с ее грузинской душой.

Единственный стоящий немец — Бендер, русифицируется на “ура”, то есть выполняет мечту о тотальном переводе своих соотечественников на беляши.

На Орлова, Шапиро и Аду (так зовут дочку олигарха, которая влюбилась в Бендера и потом покончила с собой) Германия не оказывает никакого внутреннего влияния, они остаются соответственно русским, таинственным евреем, и влюбленной в Италию девочкой, которая повзрослела в Швейцарии.

Германии нет никакой — ни капли. Они ходят по Берлину так, словно это мой родной город Новозыбков с немецкими декорациями. И у меня складывается ощущение, что именно за навешивание дешевых декораций дают теперь в ФРГ литературные премии. Романы “Archipel”, “Sechs Koffer”, “Ohrfeige”, “Stella” — все как один о чем угодно, но не о родине Гете.

Может, поговорим о сюжете?

А там все очень просто. . Четверо военных изнасиловали во время чеченской бойни Нуру. До того, как они это сделали, подробно описана судьба каждого из них в отдельности, мамы-папы, истории знакомств, предвариловка, — и все, конечно же, просто были созданы для насилия. Один из них, тот, что стал олигархом, задушил девушку, чтобы избавить ее от страданий. Потом он методами, которые намного хуже единичного изнасилования и убийства, дико разбогател. Длительные отступления, — каким образом. Завел ребенка. Длительные отступления, как завел. Завел жену. Жена умерла. Длительные отступления. Упустил дочь. Дочь умерла. Очень длительные отступления.

Умерла, якобы, потому что раскрыла тайну, — про изнасилование и убийство, совершенное отцом. На самом деле, она не открыла никакой тайны, потому что правды так никогда и не узнала. Синдром Катерины из “Грозы” в целом.

Короче, “Генерал” — так прозвали олигарха, решил мстить. Для этого нашел актрису, похожую на изнасилованную девушку-чеченку, снял видео, — в котором восставшая из рая приглашает всех участников драмы на Новый Год в горы Кавказа, и в горах затеял с ними играть в русскую рулетку. Чего они там наиграли — мы не знаем, финал открытый. Девушка-актриса “Кошка” — вдруг решила, что проживет часть своей жизни за Нуру и стала играть в ее воплощение. Очень долгие и страшно долгие отступления. Сюжет, собственно, не имеет значения, — потому что отступления — самое главное.

Но чем это покорило немцев?

Для местной публики отношение к иностранным событиям — всегда вопрос публичного интереса. Самые популярные, обсуждаемые передачи на телевидении — именно о загранице. Именно поэтому герой Аббаса Хиддера (иракец) жутко удивлялся, что его постоянно спрашивают про Хуссейна –, он-то телевидение не смотрел. Россия — в этом плане, постоянный материал под лупой, а тут еще и война в Украине, то есть Москва решила подписаться под некоторыми из вышеизложенных клише.

У немцев картина наших скреп — истеричность, непредсказуемость, беспрерывная тоска и бедность — устоялась. Вместе с тем часть жителей ФРГ представляет себе Россию как страну, в которой по-другому и быть не может. Кстати, я их понимаю, потому что десять ельцинских лет не в счет. Это очень мало, чтобы отмыться от 1200 лет переходного состояния между бессмысленно лежащим на печи Емелей и бессмысленно ухающим на попе через Альпы Суворовым.

Совсем недавно я переписывался с журналистом из «Шпигеля», у них есть историческое приложение, выходит раз в шесть год. Один из выпусков как раз затрагивал тему России 1990-1999. Я был поражен, насколько дискурс его повествования совпадает со сном разума Соловьева.

Историк — не литератор, к нему разумно предъявлять вполне конкретные претензии. И я ему написал, что выборы 1996 года не были подделаны (как он утверждал), привел массу аргументов в доказательство, а парировал он последними словами…. Бориса Березовского. Борис Березовский — для немца аргумент в объективном споре. Железобетонный. Вот такой уровень консенсуса по девяностым.

При том, что я лично видел, как у нас в городе подделывали выборы в пользу Зюганова.

То есть клише пустили споры. Это совершенно не значит, что условные берлинцы какие-то тупые, и не понимают суть и не способны на рациональное познание. Ни в коей мере. Если бы они не были в состоянии познавать – не добились бы таких потрясающих успехов.

Мы говорим не о науке или политологии, а о книгописательстве. В литературе правильно намазать масло на хлеб часто важнее, чем купить правильное масло. Возьмите того же Христа, его можно толковать как закоренелого либерала, а можно – как фаната восточных диктатур. Евангелие написано настолько слабо, что любое слово соседствует со своим антонимом – большая беда последних двух тысяч лет.

Россия в зеркале литературы — несостоявшаяся страна, в которой демократия -миф, диктатура -ужасна. Люди — истеричны и несколько кретиничны, что подается как “тайна русской души”. Работать с такой страной невозможно.

А то, что нет Германии в романе, так я себе легко могу представить, что немцу она не особо и нужна. У него ведь нет в крови клише, подпитывающих мигрантов. А про себя им читать не так интересно. На международную панораму не тянет. С тем же удовольствием бюргеры ходят в грузинский ресторан. Один раз в жизни, а потом возвращаются к своему ужасному картофельному салату.

Но это для среднего читателя.

А вот на что повелась комиссия с призами —я сказать бессилен.

---